5 июля 1701 года произошло событие, которое, как принято считать, во многом определило ход и даже исход Северной войны 1700 — 1721 гг., завершившейся впечатляющей победой России.
Именно тогда, в ходе боя у недостроенной Новодвинской крепости была сорвана попытка шведов с налёту уничтожить Архангельск, сжечь верфи Соломбалы и отрезать русских от последнего моря, которое связывало Россию с Европой. По большому счёту, помешал всему этому один человек, имя которого долгое время пребывало в неизвестности. Во всяком случае, в столицах о нём забыли до XX столетия. Имя это — Иван Рябов. Вспомнили о подвиге двинского кормщика лишь благодаря роману Юрия Германа «Россия молодая» да одноимённому фильму Ильи Гурьина. Между тем, отечественная история богата на такие сюжеты. Ивану Рябову ещё повезло. Потому что многие другие герои по-прежнему забыты. Или почти забыты. Кто просто по недосмотру, а кто и по давнему приказу свыше…
Иван Рябов. Остаться в песне
Тому же Ивану Рябову повезло в известной мере случайно. В 1943 году член Военного совета Северного флота вице-адмирал Александр Николаев дал военкору ТАСС и работнику Политуправления Северного флота Юрию Герману боевое задание — рассказать морякам о славном прошлом русского флота на Севере. И сделал несколько наводок. В частности, вывел корреспондента на капитана Ивана Котцова. Тот, как и многие другие архангелогородцы, был не только капитаном, но и знатоком старины. Причём по праву — в его доме Герман увидел грамоту царя Иоанна Васильевича, данную «лодейному кормщику Ивашке Котцову на право ходить вверх, в Немцы, и вниз, в Русь». А также грамоту Петра I, которой царь-плотник жаловал Кузьму Котцова званием «корабельного вожа». В этой семье хранили и чтили память героев — о подвиге кормщика Рябова Ивану Котцову, по его словам, в детстве «бабинька пела».
Можно ли верить «песням бабиньки»? Герман решил, что можно. И выстроил роман вокруг сюжета «Иван Рябов спасает Новодвинскую крепость и Архангельск». Тот, кто видел фильм «Россия молодая», должен помнить, как было дело. Кормщик Иван Рябов с помощником-толмачом Митей под видом рыбака, случайно захваченного шведами в плен, становится у них лоцманом, обещает провести в Архангельск, но вместо этого сажает шведский флагман и ещё пару судов на мель аккурат в зоне поражения русских пушек Новодвинской крепости. Шведам закономерно наступает капут, но Митю они успевают убить. Рябов же спасается и доплывает до своих. Роман вышел в 1952 г. И почти четверть века от подвига Ивана Рябова отмахиваются. Дескать, всё это ура-патриотические выдумки. Но в 1975 г. историк Николай Коньков публикует найденный им в архиве «Новый документ о Новодвинском сражении 25 июня 1701 года». Документ называется «Расспросная двинского бобылька Ивана Ермолина сына Седунова». Из этого документа чётко следует, что Ивашка Седунов по прозвищу Ряб или Рябов, а также его толмач Митька Попов действительно совершили то, о чём «бабинька пела»: «А у самого у него, Ивашки, была мысль такая, что ввесть воровские корабли в устье и посадить на мель. И ввел де он, Ивашко, те вышеписанные воровские свейские два фрегаты и яхту с воинскими людьми с моря в Двинское устье, где строитца крепость, да в полуверсте те фрегаты да яхту на мель посадил… Толмача де Митьку Попова, который с ним был в полону, свеи из фузей дробью убили, а его де, Ивашку, ранили дробью мало не до смерти, а он, Ивашка, с корабля бросясь в воду, переплыл на берег…»
Иван Мошкин. Герой Европы
В XVII столетии о русских в европейской прессе писали нечасто. Принято даже считать, что первой отечественной медиаперсоной стал «удалой казак Стенька Разин», о восстании которого несколько лет трубили немецкие и голландские газеты.
На самом деле был один человек, который лет за тридцать до Разина попал в европейский медиа-топ. И как попал — любо-дорого посмотреть! Правда, имя героя традиционно переврали — в «листках» и брошюрах итальянской типографии Григнани его называют Симоновичем. Хотя в действительности это Иван Семёнович Мошкин, русский стрелец засечной черты.
В 1634 году он, будучи в «степном дозоре», попадает в плен к крымским татарам. Те продают его в Турцию, где Иван становится гребцом на галерах. Вернее, на галеасе — это такой класс вёсельно-парусных судов. Галеасы — корабли вместительные. Тот, на котором тянул свою лямку раб Мошкин, насчитывал 250 человек турецкой команды и войска, а также 280 рабов на вёслах. Из этих рабов 210 были выходцами из русских областей, и лишь 70 — из других европейских стран. Это соотношение даёт некоторое представление о крымской напасти, что терзала Русь в те годы…
Мошкин оказался мужиком не только стойким, но и авантюрным. Ему удаётся сколотить заговор рабов, да ещё и вовлечь в него нескольких невольников, приближенных к капитану. В общем, в одну прекрасную ночь русский стрелец взрывает часть корабля, и после кровопролитной схватки из 250 человек турецкой команды в живых остаётся лишь 40.
Дальше — какая-то фантастика. Быстрый переход из Мраморного моря в Средиземное, захват ещё одного турецкого корабля и, наконец, прибытие в сицилийский порт Мессина. Сицилией тогда владела Испания, испанский король, извещённый о таком деле, приходит в восторг. Османский флот был таким же бичом для Средиземного моря, как крымские татары — для южнорусских степей. Захватить огромный турецкий корабль с 17 пушками, 250 мушкетами, 200 кг серебра, 20 знамёнами и 500 комплектами воинского обмундирования — это из серии «так не бывает». А уж если это сделали рабы, то вообще караул.
Мошкину и его товарищам предлагают служить испанскому королю. Русские отказываются — им хочется домой. Подобные предложения поступали ещё дважды — от австрийского императора и польского короля. Причём цена вознаграждения за службу постоянно росла — шумиха вокруг «русских героев», поднятая европейской прессой, делала своё дело. Однако русские вернулись домой. Правда, здесь их ждал прохладный приём. О богатых дарах и наградах пришлось забыть. Главного героя, Ивана Мошкина, снова приняли в стрельцы с жалованьем в два алтына. Да и то не сразу — выяснилось, что стрелец, после семи лет мусульманского плена жаждавший причаститься, сделал это непосредственно у Римского папы. На что последовал царский указ — перед тем, как снова принять его в службу, «отослать под начало к патриарху для исправления, для того, что у папы приимал сокрамент».
Александр Остерман-Толстой. Царская мелочность
Он начал службу ещё при Екатерине Великой, под знамёнами самого Суворова — за штурм Измаила Александр Иванович получил Орден Святого Георгия четвёртой степени, а ведь ему тогда было всего 18 лет. Храбрость на поле боя весьма удачно сочеталась с остроумием и язвительностью. Так, когда он, отставленный было от службы, в страшный для России 1812 год явился добровольцем, генерал итальянского происхождения Паулуччи высказался в том смысле, что Остерман давно уже не надевал мундир и не сможет быть полезным. На это он получил ответ: «Для вас Россия — мундир, вы его надели и снимете, когда захотите. Для меня Россия — моя кожа».
В страшной битве под Островно, когда от стойкости его корпуса зависело, смогут соединиться армии Барклая и Багратиона или нет, то есть на кону была судьба всей войны, Остерман в ответ на вопрос о том, что же делать, спокойно сказал: «Ничего. Стоять и умирать».
В битве при Кульме 1813 года его сводный отряд решил судьбу всего сражения. Однако генералу почти оторвало левую руку ядром. Когда он пришёл в себя, то сам выбрал хирурга, который будет делать ампутацию: «Твоя физиономия мне нравится, режь». Когда операция закончилась, граф произнёс: «Быть раненому за Отечество весьма приятно, а что касается левой руки, то у меня остается правая, которая мне нужна для крестного знамения, знака веры в Бога, на коего полагаю всю мою надежду».
А в 1828 году граф, уволенный в бессрочный отпуск, но числящийся на службе, вновь предложит свои услуги русскому императору. В тот год начнётся очередная война с Турцией. Но на этот раз он получит отказ. В чём дело? В мелочности Николая I. Несколько участников восстания декабристов спасались от преследования в доме графа. Плюс он ещё имел наглость просить за своих родственников и друзей.
Александр Остерман-Толстой покинет Россию. Навсегда. Он откажется приехать даже на годовщину Кульмской битвы. Тут не помог и красивый жест Николая — император наградит Остермана Орденом Андрея Первозванного, высшим орденом империи…
Лента и звезда этого ордена, присланные в запечатанном пакете, так в нём и останутся. Граф до самой смерти не притронется к этой награде.
Оцените материал